|
|
автор: Маленков С.К. из книги ЗАПИСКИ
СУМАСШЕДШЕГО Сборник полезных предложений проектов
гражданина СССР-РФ Маленкова С.К. из воспоминаний с детства до пенсии Рассказик
2 Моя БронеСтена (1) V1 |
3.
Даже полезные
деревья вредят.
4.
Бронестена
|
1. Почемук и Почемучек. Мир "Почемучека" или "вопрошайки".
Почемук. Вечная школа. Почему-то взрослые не любят задающих вопросы. Почему-то взрослые
даже боятся задающих вопросы. Даже, если это малые дети, которые просто мало
пока чего знают. Им же должен кто-то рассказывать и отвечать на вопросы? У таких взрослых вырастают дети, отученные от задавания
вопросов, не получающие ответы и живущие со своими невыясненными
вопросами. С кладбищем вопросов в душе. Со стонущими вопросами, не
способными долгие годы умереть, которые мечутся среди трупов умерших
вопросов. Умирающих от удушья неясности или в удавках обманов. Эти люди
перестают понимать жизнь и её события, они перестают интересоваться всем,
т.к. всё равно не получишь честного ответа или получишь насмешку, ещё одну
рану ещё одному не умершему пока вопросу. И это
происходит потому, что те, у которых ты хочешь спросить, тоже боялись
спросить в своё время, да так и живут с этим страхом и со своими
невыясненными и невылеченными вопросами… И строят свою
жизнь на подпорках сомнений, и шагая по ним, калечатся. И боятся шагать по
жизни, вместо того, чтобы заменить шаткие устои жизни на ясные и надёжные. Мир таких людей спокоен и тих. Как палата тихих, небуйных
"с ума сошедших". Но в нём немыслимо трудно жить индивиду, который
не убил в себе желание узнать всё на любое своё "Почему?", которому
лекарством для его больного вопроса является только правильный и честный
ответ. И был прекрасный мир, в котором мне повезло появиться и
жить. Он весь помещался в одной огромной комнате с окном почти во всю ширину
стены. В левой части стены жило дерево с твёрдыми и большими блестящими
листьями – фикус. В центре левой стены была печь. Прямо к ней вела дверь из
коридора. В правой части не занятой окном стены "ногами к улице"
стояла кровать родителей. Вдоль стены напротив окна – моя кроватка и платяной
шкаф. В центре комнаты – квадратный стол и три стула. Ничего лишнего не
отнимало пространства. Почти во всю ширину окна царствовала цветущая круглый год
роза. С улицы в окно тянул свои руки роскошный клён. В раскрытое летом окно
шло буйство запахов зелени палисадника. В этом чудесном царстве жил я и мои
всё знающие родители, когда они не уходили на работу. Но стране нужны
были всё знающие и умеющие люди, поэтому они не могли сидеть дома. После того, как я отказался ходить в "Садик" без садика[1], и в дни отдыха
на маминой работе от моих "почему?" – я проводил целые дни дома
один в этом светлом и цветущем саду-комнате. Все вопросы, рождённые вещами в
комнате, уже давно были выяснены. Оставался один источник вопросов – чёрная
картонная тарелка на стене между шкафом и дверью - радио. То, что из него
рассказывали, было и интересно, и не всегда понятно. Поэтому, возвратясь с
работы домой и поужинав, родители неизбежно проводили сеансы
рассекречивания накопленных вопросов от радио-реки сообщения взрослых. Начинала всегда мама. Потом, чтобы не обиделся папа,
вопросы перекидывались и ему. Не было вопросов, на которые я не получил бы
ответа. Родители говорили, что не выяснившие своих вопросов идут в
жизни через "завалы брёвен", а выяснившие – по ровной дороге.[2] Но как интересную сказку рассказывали по несколько дней,
ответы на некоторые вопросы растягивались тоже, и я терпеливо ждал
ответов-продолжений[3]. Мне пришлось делать открытие, что вопросы вплетаются
частично один в другой, зависимы становятся и ответы, и вещи, и люди, и
поступки. Из этой зависимости рождались новые вопросы. На самые сложные
отвечал папа. Но иногда и он задавал мне вопросы для моего ответа или называл
вопрос, который мне самому не пришёл в голову. И рядом с моим прозвищем
"Почемучек" (вроде внучек, но без тени родства) прижилось звание
отца – "Почемук"… Из всех известных мне книжек и рассказов я сделал
вывод, что такое звание и родство "вопрошаек" было только в нашей
семье. Наше содружество взаимосовершенствовало обоих[4], только я об
этом пока не догадывался. Я учился. Радостным
открытием для меня стало папино сообщение, что у взрослых есть "приёмные
для Почемучек" разного возраста, куда можно приходить со своими
вопросами. Правда, далеко не на все - там дают ответы. И некоторые
вопросы не любят слышать, за некоторые вопросы "берут на
карандаш", на учёт, а потом могут даже навредить Почемучке… Многое в мире
взрослых делается "не по честному", далеко не от каждого взрослого
надо надеяться получить помощь или даже ответ.[5] И надо
побаиваться тех, кто способен навредить. Собаки бывают ласковые, а бывают кусачие. А бывают
кусачими, сколько её ни ласкай. Тебя не укусят, если не лезешь играть со
способным укусить. Отец
рассказывал, что для тех, кто не ленится учиться, открыты "Школы
Почемучек" или просто школы, для желающих учиться ещё – техникумы, ПТУ,
институты… К больному вопросу "детских садов" для
"Почемучек" мы старались не возвращаться. Было
подозрение, что в других "приёмных для почемучек" и в школах – тоже
много проблем. Но лучшей школой было умение находить ответы самому,
учиться всему самому. И никогда не считать, что ты уже всему научился. Сила мысли – в яйцах! Дураки и дороги. Люди и нелюди.
Сильные идеи и сила бездельников. Папа любил вечерами читать нам книги
вслух. Он брал книги в библиотеке Дома Культуры Химиков, куда обещал записать
и меня, когда вырасту и научусь читать. Однажды он читал смешную книгу автора со смешным названием
Гоголь. Мама делала мне смесь молока с яйцами и называла это гоголь-моголь.
Это был старинный волшебный рецепт. Почему волшебный? Да потому, что куры не
дают молоко, а коровы не несут яйца. А знать пользу от такого смешения мог
только волшебник. Все, кто стремятся много знать, рано или поздно могут стать
волшебниками. Так вот, половина этой смеси (гоголь или желток) умела
писать книги. И это была очень умная половина, т.к. из яиц могли рождаться
цыплята, а из них – куры и петухи, а от них – опять яйца и цыплята… Это ведь
уже самое настоящее волшебство! И вот один из любителей этого напитка стал описывать жизнь
и давать умные советы, как бы от имени героев своих книг… Видимо, от яиц
родятся не только цыплята, но и мысли. Мы могли бы много узнать от птиц, если
бы выучили птичий язык. Знал ли тот писатель Гоголь птичий
язык, - не помню. Но описывал он мир людей так, как будто смотрел на этот мир
не только своими глазами. Очень точно и смешно он это описывал. И в одном
месте так и написал, что главная проблема страны – это её дураки и дороги. Очень много бед
бывает из-за дураков, особенно, если они чем-то руководят. Мало хорошего,
если дураки и сами чего-то делают. Например, те же самые дороги бывают плохи, если: -
дураки их делают, -
если дураки руководят теми, что дороги делают, -
если дураки следят за состоянием дорог или их ремонтом, -
если просто ездят по дорогам по дурацки… Но этого в книге Гоголя не было. Это папа рассказал, т.к.
он тоже много знал (и о дураках) и любил яйца. 3. Даже полезные деревья вредят. Зачем полезные вредят. Изобретение отца. Как-то выйдя из дома и наслаждаясь утренним благоуханием
зелени, мы вспомнили разговор о дураках и дорогах. И когда мы тронулись в
путь, он показывал изъяны дорог и тротуаров, объяснял, какие – по вине
строителей или ремонтников, а какие – по вине ездоков или начальников. Но оказалось,
что дороги разрушают не только люди. Но и природа. И прекрасные наши зелёные
друзья-деревья, которые только наполовину живут над землёй. И не менее важная
их жизнь – в земле. И асфальт дороги мешает их жизни, и они борются с ним. Но в силах
людей – уберечь сделанное от разрушения и людьми, и природой. Но иногда
отдельные дураки мешают сохранить хорошо сделанное, мешают пользоваться
советами умных. Отец показал корни деревьев, которые повсюду в городе. От
них в городе – красиво, они очищают воздух. Но их корни - их держат, и тем
лучше, чем шире они растут. Их корни поят дерево тем лучше, чем больше воды
они могут собрать вокруг. И корни деревьев лезут под тротуар, под дом, под
проезжую дорогу. Узловатые мощные корни рвут в клочья толстые плиты асфальта!
Хотя само дерево - мягче камня. Стихия, сверхсила природы, необъяснимая иногда сила слабого
над сильным. Но умный человек должен видеть причину, предвидеть последствия,
искать способ использовать силу природы или защититься от неё. Мой папа приехал в наш город ещё до войны. Вернее, города
тоже тогда не было. Была стройка. Всесоюзная Ударная. И одна из ближних улиц
называлась так – Ударная. И все строители были – ударники. Строили себе,
всему народу, поэтому строили "от души", хорошо. И жили на этой
улице. И улицу назвали в честь них. Строили
крупнейший в стране химкомбинат. Строили и город для его будущих работников. У крупнейшего
комбината должен был быть город – тоже лучший. С декабря 34 по май 36
года мой отец был "старшим десятником" Сталиногорского химкомбината
имени Сталина. Уже нет в заводских и городских музеях и архивах списков
старших и младших, перечней всего ими сделанного. Делали всё, что поручат.
Были "мастерами на все руки". Некоторых так и в должности называли
– мастер! И однажды (до войны, в дни строительства 35-40 года) отец
предложил: вдоль всех дорог и фундаментов возводить
защитные стены от корней деревьев. Вдоль каждой стороны дороги –
подземная стена из бетонных плит на глубину 2 метра. Ну, хотя бы 1,5 или 1
метр. В этом слое корни особенно густы и сильны, особенно близки к дороге и
напрямую её ломают. Бордюр мог бы быть частью этой стены, но лучше – сменной
частью, стоящей на ней. И в фундаменты домов корни впиваться не будут, если
ставить перед ними такую стенку. Пусть с ней и "бодаются"! Сломают
стенку, - можно заменить. А дороги и фундаменты – дольше прослужат. Но дураки были ещё и при Гоголе, то
есть в царские времена. После революции они не повывелись. Кое-где даже
командовали. Вот и не стали
они сравнивать цену дополнительной стены в земле с ценой спасённых
дорог, с ценой их сэкономленных ремонтов, с ценой фундаментов и стоящих на
них домов или цехов… Они прикинули цену и количество таких стенок для города,
и сказали – дорого. Да и не надо… Никто ж не делает так. А то, что
всегда до поры кое-что в мире никто не делает, они всё же знали. А потом
сделанное раз, мир может делать долго-долго с пользой для себя, пока не
придумают люди что-то лучше. Да не хотели
просто кому-то изобретательного мужика изобретателем признать. Вот кабы кто
из начальников "сверху" предложил… Да и "верхние"
начальники, коли уж "внизу" это предложение "ненужностью"
назвали, тоже предлагать "это" – не спешили. На всякий случай… Так
привычнее, спокойнее… Цена глупости и бездеятельности бывает очень высока. И
платят её те, кто терпит дурака в бригаде или начальником над собой. Отец говорил, что дорога – это не каменная плёнка на земле
от грязи, а это – должно быть сооружение в толще грунта, как уложенный в
землю шкаф, - по видной на поверхности одной из его стен мы ходим, и ездят
машины. Но дороги (и особенно – тротуары) продолжали стелить на
тонкую плёнку щебня, делая их досягаемыми для разрушительных и вездесущих
корней. Потом грянула война, и у всех появились иные проблемы. Отца сначала вывезли с заводом,
"пустили" частично вывезенный завод на новом месте, в тылу. Затем отца
забрали на фронт. В миномётные части при пехоте. Да быстро отобрали самых
смекалистых и надёжных в особую часть. И скоро мир услышал о
"Катюшах". Вот с ней отец и прошёл всю войну. После войны было много разрушенных дорог, стен и
фундаментов… От этого разрушения "стены Кузьмы Маленкова", которые
он до войны предлагал для защиты дорог от корней, эти дороги бы - не спасли.
Те чиновники, что отказались делать защитные стенки по предложению отца, смеялись
над ним, гордились совершённой ими "экономией". И считали себя
правыми на будущее. Длиннее своего века. Пример не должен терять качество.
Наказание за самостоятельность мышления. Опыт как критерий истин. Стена от
вреда. Мы строим, не считая, что случись война, - всё равно всё
будет сломано. Строящий всегда хочет своему детищу – "многая лета".
Желает доброй памяти детей и внуков о своих достижениях. И тот, кто берёт
построенное в пользование, желает пользоваться им долго и без проблем. В этой
традиции – умная и полезная часть истории. С отгремевшей войны, из армии, в свой город недавний
командир расчёта славной "Катюши" сержант и оружейный мастер Кузьма
Маленков вернулся только 2 октября 1945 года. Город давно вернулся к
мирной жизни. Все нужные службы работали, и "все места - заняты". Но беспокойного
умельца хорошо помнили и назначили техноруком в Сталиногорский ГорКомХоз. В 47-м
он оказался нужен городу в роли начальника банно-прачечного комбината. И –
боец – есть боец. Тем более – коммунист. Мыть, - так мыть, всё и всех! В январе 48-го
переводят его мастером в Сталиногорское строительно-монтажное Управление. В июле
1948 выбирают председателем ПостройКома №102 треста ТулПромСтрой. Огромный трест,
одних стройуправлений – больше ста. А объектов и проблем? Вот и нужны
начальникам в помощь такие комитеты. Когда я уже был
достаточно взрослым, в семье иногда шутили: - Когда папа
трудился над созданием сына, он уже был признанным мастером. И имели в виду не
только эту строку Трудовой Книжки, конечно. Отец владел многими профессиями,
которые никто и не думал ему записывать в Трудовую Книжку. Он мог строить
дома (деревенские "срубы") и рыть колодцы. В деревнях к таким людям
был высокий почёт. А не умевшие этого
"городские" могли глуповато фыркнуть: -
Ну и что? И при всех
качествах городов, собиравших в себя лучшее, этот недостаток горожан ставил
их много ниже "деревенщины". И когда в простой
справке-характеристике из школы мне написала классная руководительница
старших классов "каждым увлечением приносил большую пользу школе… Относится к людям
принципиальным по отношению к себе и к окружающим… Любит и умеет трудиться. К
труду относится, как и к любому делу, за которое берётся, серьёзно и
творчески", отец показывал эту справку друзьям и соседям, как
диплом. Её сохранили в семейном альбоме. Но наказы его становились ещё строже. Человек в своей жизни, говорил отец,
должен выбирать примеры себе, и стремиться их превзойти по
совокупности усвоенных их достижений. И в силе, и в духе, и в знаниях,
навыках, профессиях. В жизненной нужности. Поднявшийся в
глазах других людей, - говорил отец, - становится новым Примером. Опускаясь в
качествах своих, бывший Образец разочаровывает друзей, плохо влияет на
воспитание подрастающих последователей. И часто гибнет от недовольства собой
или ощущения позора в некогда восторженной среде своего обитания. Пример не вправе опускаться. В этом
качестве падает не он сам, падает общество, которое его берёт за образец
растущей "пацанве".[6] И сам никогда не позволял себе потерять передо мной своих
качеств. И все первые
послевоенные года Кузьма Маленков непрерывно предлагал много полезного городу
и его предприятиям. И он не раз повторял попытки внедрить свои предложения по
защите дорог и фундаментов от разрушений. Но… Много умных и
смелых погибло в войне, количество и качество оставшихся в живых, особенно в
отобранном сталинским террором руководстве – сильно снизилось. Довоенные и
послевоенные репрессии создали преимущества трусливым и подловатым, "уживчивым"
и "гибким". Это был факт,
но даже его нельзя было говорить вслух. Дураки спесивы и мстительны. Идеи отца
годами (!)"не проходили", "не принимались". И уже в
декабре 1948 года после защиты очередных людей и идей, после высказывания в
адрес одного из начальников – "старшими товарищами" были срочно
организованы перевыборы председателя постройкома. По предложению "от
народа". Любили играть в это мошенничество. Много "шестёрок"[7] было на роли
"подыгрывающих" в этих играх, чтобы пробиться в "короли"
или лучше - в "козыри". Это было самой
настоящей репрессией. И мучительной. Ты – среди тех же людей, но тебе уже
никогда и ничего не удастся, к тебе странным образом изменят отношение
окружающих. Они будут одни – с тобой наедине, но совершенно другими в коллективе
и в присутствии начальников. Отец был
наказан и "опущен" вот таким образом, - не попал в списки
"репрессированных"[8], не был
"посажен" или сослан. Его "сослали в вечные слесаря",
хотя не могли дать ниже 7-го разряда (высшего в те годы). Это ссылка в "без
вести пропавшие" на свободе и "на людях".[9] И это считали
чуть ли не за счастье. Особенно те, кто имел понятие о наказании тюрьмами и
лагерями "за ни за что", за самостоятельность мышления и за не
желание везти рысцой коляску с правящими дураками. Администрации
страны, строящей "справедливое и светлое будущее", научились делать
условия "тюрьмы на свободе". В назидание желающим сломить
диктатуру преступных глупцов, сменить её власть на власть умного и
трудящегося народа. А дороги и фундаменты страны остались разрушаться без
"защитных стен Маленкова". Нет, отец никогда не был сломленным
человеком. Его товарищи по цеху относились к нему с огромным уважением. И он
непрерывно учился. В 50-53 году он
оканчивает "полный курс" технической школы мастеров при ОПК Сталиногорского
химкомбината. 26 ноября 1953 года получает Звание Мастера
Социалистического Труда. В ноябре 1955
года вдруг его опять назначают мастером… А в феврале 57-го избавляются
"по сокращению штатов". Значит, опять кого-то
"критикнул", и опять повезло не быть наказанным пожёстче. Затем -
"провал в Трудовой Книжке". Он оказался в 55 лет "на
пенсии" с огромным пучком болезней, но инвалидности не признали, и
лечений – не назначили. Его мучил ревматизм, привязавшийся и после
"полевой жизни" войны, и после многолетней работы на авариях
трубопроводов химкомбината (частой работы в затопленных траншеях и котлованах
при любой погоде). По дороге на садовый участок мой неутомимый строитель
моего светлого будущего иногда искал лавочку через каждые 100 метров, чтобы
передохнуть, успокоить "ноющую" ногу. Я пробовал "втихаря" от отца
посылать письма в горсовет с описанием его предложений. Но работника
ГорКомХоза Маленкова какие-то злые умы ещё помнили, и "по старой
памяти" – отказывали внедрить его старые и явно полезные идеи. Как нужны в законах жёстко-невыгодные
наказания чиновников за подобные "проделки" личной вредности и
мести во вред городу и людям! Я пробовал экспериментировать. Практика
– критерий истины. И важнейшая её часть – опыт, эксперимент. Я закапывал лист шифера
или стекла на пути корней группы деревьев и смотрел (иногда раскапывая
"заслонку"), что происходит. Видно было, что совершенно не
обязательно возводить бетонные стены, зарывая тонны бетонных плит. Эти стенки
можно было возводить даже из крупных осколков битого оконного или витринного
стекла. Щиты из досок – прорастали. Щиты из фанеры держали атаку корней по
несколько лет, но всё же разрушались во влаге земли. На шов между листами я
накладывал ещё один лист, и корни никогда не раздвигали и не продавливали эту
преграду. Они скапливались перед ней и пытались её обойти. Землетрясений у
нас нет. Никакие вибрации и подвижки грунта такие преграды не разрушали. И
легко можно посчитать заранее нагрузки, которые выдержат подобные стены.
Сказать иначе, - предвидя необходимые нагрузки, можно создать достаточной
надёжности преграды. Если в стеклянную банку посадить
выросшее из семечка дерево, то, заполнив всю банку корнями, оно её разрушит
или начнёт чахнуть от нехватки пространства и грунта. Значит, на воле – потянется
в свободную от преграды сторону. Если эта сторона – придорожный тротуар,
фундамент или тоннель, - корни атакуют их с увеличенной силой захвата
пространства. Явно, что "околодорожный
короб" для корней просто не должен быть менее определённой величины, чтобы дерево
не враждовало с окружающим асфальтом. По моим наблюдениям выходило,
окружающая "банка для корней" должна быть в диаметре метров
пять-семь. Отец только
хмыкнул, узнав результат моих поисков. И заставил померить расстояния между
деревьями на нашей даче. Здесь нет дорог, но всем, выращивающим деревья,
давно известна их потребность в жизненном пространстве… Почему это не хотели
понять взрослые "городские власти"? Старая проблема – дураки и дороги. Я бы
сказал, что проблема - в дураках. Вернее, - проблема в количестве дураков
и в местах их применения в нашей жизни. Не станет их в жизнеопределяющих
местах общества, и дороги "выздоровеют". И многое другое. Если о стойкости стен фундамента или
тоннеля можно было не говорить (они велики), то перестилка
тротуаров из-за их разрушение корнями деревьев, последующие неоднократные
дорогостоящие ремонты - сомнений ни у кого не вызывали. В письмах в ГорСовет я называл свои
перегородки "бронестеной", "бронебетоном",
"бронещитом". Но эти эмоционально-сравнительные оценки не имели
отношения ни к дорогостоящей стали, ни к супербетонам. Но мои тонкие стенки
на пути мягкого живого дерева, пробивающего бетон и асфальт, были аналогом
брони. И несколько десятков километров таких подземных щитов вдоль городских
дорог и трасс между городами (где мы любуемся окружающими их аллеями) – могли
значительно
увеличить их долговечность и сроки между их ремонтами. Это –
безлюдная и надёжная защита. И затраты на неё – дешевле затрат на ремонты
дорог. Потом появилось армированное стекло и
недорогие пластмассы. Защитной стенкой могли стать зарытые вертикально
толстые (2-3 мм) ленты. И материалы для пластиковой мешковой тары под
химикаты комбината. Их после разрушения в грунте можно было перерабатывать. Использовать
недорогое вторсырьё для таких защитных сооружений – выгодно. Представьте – небольшой трактор с
большой (например, дисковой) пилой, пропиливающий щель вдоль дорог и
тротуаров. Затем в неё опускают вертикально ленту или пластины. Засыпают щель
и проливают водой для уплотнения засыпанного грунта (или песка). Стенка
вросла и работает. Но с завидным упрямством чиновники
города отвергали идеи отца и мои, результаты моих экспериментов. Поступив учиться в МАТИ, с 1969 года я
начал прививать эти идеи в столице. Увы. Даже уже в годы своей работы депутатом
Моссовета (1990-93) я не смог убедить чиновников сделать хоть одну
экспериментальную дорогу в городе с такой защитой. И это притом, что с 80-х
годов мне удалось начать внедрение целой серии экспериментальных законов о самоуправлении. Даже создав
Совет Самоуправления на округе своего будущего депутатства. Дороги в городе – особая епархия,
собственная мафия с огромным финансированием. И уменьшения стоимости или
объёмов оплачиваемых работ тут явно не желали. Тут десятилетиями списываются
и разворовываются огромные деньги. Однако, в Москве я уже был более
взрослым и самостоятельным человеком, чем в Сталиногорске-Новомосковске,
видевшим слабость работы городских служб и проектировщиков. И атаковывал их
идеями, которые будут описаны в следующих рассказиках. Мне
посчастливилось встретить в жизни много умных и энергичных людей. Мы понимали
друг друга, старались поддерживать, обмениваться идеями, учиться у таких же.
Мне многое удалось в этой жизни, что для "менее пробивных" казалось
за пределами реального и возможного. Очень много –
относительно проживших жизнь без таких достижений. И очень мало, если считать
количество предложенного, но оставшегося без внедрения. Но я мечтаю о
жизни, когда общество не будет терять любые предложения своих граждан, поощряя их к
созданию всё новых полезных предложений и их внедрению. Когда польза
обществу и создающий её гражданин будут в почёте и окружены всемерным содействием
граждан и чиновников. И не решённое сегодня - каждое новое поколение научится не
выбрасывать в мусорную "корзину", как бесполезное, а будет ставить
в Перечень Проблем, в задачник потомкам. Стена дураков
и мошенников перед честными и умными должна смениться стеной общества и его
законов - от дураков и мошенников. |
|
Оглавление книги ЗАПИСКИ
СУМАСШЕДШЕГО Вступление \ 1. Мой садик и мой дворик \ 2. Ванна дома моего \ 3. мой первый секрет \ 4. моя первая точилка \ 5. мой второй секрет \ 6. санки \ 7. лыжи (доски
бесстрашия) \ 8. обруч \ 9. Домино, лото, шашки
\ 10. Металлолом для Поезда \\ 11. Моя
броне стена \ 12. Аллея отца \ 13. Детский взгляд на болезнь большевизма: 13.1. Нормален ли большевизм?
\ 13.2.
Сколько стран большевизма \ 13.3. Детский взгляд на
большевизм. \ 13.4. Почему я добровольно сумасшедший? \ |
1954-1995
(41-летие полезных идей и рождения Перечня Проблем)
Вернуться в начало к оглавлению